Now Reading
Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

Руководитель проекта «Пушкинский.Youth» Наташа Гомберг — о новых стилях коммуникации между человеком и музеем 

Какие чувства мучают взрослого человека в музее? Почему первый визит подростка в Пушкинский вызывает бурную дискуссию, если подросток — Даня Милохин? Зачем мы косо смотрим на тех, кто снимает селфи на фоне картин?

«Люмос» побывал в пространстве «Пушкинский.Youth» и встретился с руководительницей молодежных программ Наташей Гомберг, которая когда-то занималась в «Клубе юных искусствоведов» при музее и стала сотрудницей Пушкинского в 17 лет. Опровергаем вместе главные стереотипы, окружающие классические арт-пространства с большой историей и зумеров.

Система репостов, хештегов и меток сегодня создает «микрокосмос» для тех, кому интересен арт.

До недавнего времени я не думала о подростках как об отдельной группе, потому что сама считала себя ее частью. В моем детстве все было понятно: есть журналы, которые читают подростки, есть несколько страничек в интернете с подростковой аудиторией. Это был очень ограниченный минимум. Сейчас мы спрашиваем: «Ребят, а где вы ищете информацию?» И мы получаем примерно столько же ответов, скольких людей спросили.

У каждого есть свои любимые микро- и наноблогеры, паблики и каналы. И даже в социальных сетях внимание подростков распределяется не так очевидно, как мы привыкли думать. То есть понятно, что школьники не ищут информацию в Facebook. Но, мне кажется, на всех остальных платформах они вполне могут активно присутствовать и искать то, что им интересно. 

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

Система репостов, хештегов и меток создает классный микрокосмос для тех, кому может быть интересно искусство. Классические образы с современными деталями — вроде Давида Микеланджело, который надувает жвачку, — это довольно популярные картинки для заставки на телефоне. Я такое очень люблю, потому что в поиске красивых картинок на наши страницы часто заносит ребят, которые искали что-нибудь вдохновляющее, красивое, прекрасное — и так внезапно оказались в информационном поле музея.

Мне кажется, довольно популярный путь такой: наткнулся в интернете на смешные мемы, перешел по ссылке, увидел музей. Давайте теперь посмотрим, что у вас есть. 

Но пути могут быть разными, мой любимый пример — наша Маша. Я о ней узнала когда-то от администраторов главного здания. Маша решила в качестве темы школьного проекта в 10 классе выбрать импрессионистов. Она не знала, что в Москве есть импрессионисты, но видела в интернете картинки Моне, которые ей страшно понравились. И ее учитель сказал: «А в Москве есть музей, где можно посмотреть их картины. Давай мы в конце твоего проекта туда сходим?» И Маша узнала контакты Пушкинского и написала, что хочет привести свой класс посмотреть импрессионистов в рамках школьного проекта. 

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

Наши администраторы сказали Маше: «Прекрасная идея. У нас есть отдел по работе с молодежью — они вам помогут!» Маша написала нам, изложила то же самое. Мы позвали ее в гости. В том числе рассказали ей, как пойти посмотреть на импрессионистов, дали пропуск. Вот так Маша впервые оказалась в нашем музее — потому что ей понравилась картинка в интернете. Потом она подготовила слайды и рассказала своим одноклассникам про импрессионистов в нашем пространстве, прежде чем они вместе отправились в галерею смотреть эти картины вживую.

Маша далеко живет, ей надо проводить где-то время в центре. Поэтому она ходит регулярно, сидит в нашем пространстве и читает книжки, а в этом учебном году собиралась к нам на стажировку и в результате пришла учиться. Я рассказываю ее историю с отдельным придыханием, потому что она очень сложносочиненная и именно такая, какую я себе представляла, когда мы это все затевали.

Не существует правильного способа быть музеем.

Мы выложили в инстаграме серию картинок со всякими современными словечками типа «кэнселлинг», «краш», «токсичный» и другими заимствованиями, которые плотно вошли в язык, — и получили много недружелюбных комментариев о том, что музей не имеет права пользоваться этими словами.

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

Многим кажется, что есть правильный способ говорить об искусстве или быть музеем. С моей точки зрения, музей — хранилище мирового опыта. Очень малая часть из произведений искусства до XX века создана специально для того, чтобы на них смотрели в специальных условиях, например, в музее. Экспонаты создавались для людей. И здорово, что у нас есть возможность на них посмотреть и о них поговорить. И поэтому когда ребята делают свои версии экскурсий, лекции или какие-нибудь развивающие карточки для Instagram — это хорошо, потому что это всегда находит своего читателя. 

Безусловно, с моей точки зрения, все имеют право пользоваться любыми словами, если известно зачем. Мы искали экспонаты в коллекции музея, которые описывали бы те или иные явления современной культуры. Вообще-то таким образом мы показали десяток классных экспонатов с названиями, сюжетами и их авторами. И рассказывали мы про них, найдя способ, который позволяет расширить аудиторию наших слушателей. Возможно, другой части аудитории показалось, что покушаются на их пространство — причем у этого пространства, по их мнению, есть свои четкие правила. Отсюда и возникают вопросы: «Почему экскурсоводу 15? Почему он позволяет себе говорить такие слова? Почему в музее сегодня так шумно?» 

В каком бы возрасте человек в первый раз ни пришел в музей — хорошо, что пришел.

Я уверена, что на визит Дани Милохина в Пушкинский музей во время интервью с Ксенией Собчак разозлилось гораздо больше подростков, чем взрослых. Читаешь какого-нибудь Плиния Старшего, который рассказывает, как отвратителен современный мир и современное искусство. Если не говорить, когда жил автор, он вполне может сойти за современного пользователя интернета, который решил что-нибудь рассказать про приход кого-нибудь куда-нибудь. То, что люди реагируют на все разными способами — это нормально для человечества. Нельзя всех от всех защищать, но можно обсудить, на что на самом деле люди реагируют.

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

 

 

Думаю, сегодняшний музей в широком понимании — не то чтобы создан для какой-то специальной группы населения. И если мы пропустим сейчас мысль о том, что не стоит делить мир на разные группы населения, все равно придем к следующему: разница между Даней Милохиным и каким-нибудь ребенком, которого мама привела в музей, — в отсутствии у Дани Милохина той мамы.

Мне кажется, в каком бы возрасте человек в первый раз ни пришел в музей — хорошо, что он туда пришел. Особенно, если ему там понравилось. 

Об искусстве можно разговаривать, сидя на полу, а на фоне картин можно делать селфи.

Недавно я проводила занятие для владельцев «Пушкинской карты», из которых бóльшая часть в музее не была никогда. Им предлагали два варианта — прийти на экскурсию или на молодежное занятие. И я общалась как раз с теми, кто выбрал второе. Мы говорили про Давида Микеланджело — и это был прекрасный разговор. Они его фотографировали со всех сторон, выложили кучу тиктоков и селфи. Они очень радовались тому, что можно разговаривать об искусстве, сидя на полу, и никто за это не посмотрит строго. 

На самом деле каждый имеет право смотреть на экспонаты в музее комфортным для него образом. И тот импульс, который дала подросткам «Пушкинская карта», — это очень здорово. Здорово знать, что мы можем повлиять на то, каким именно знакомство с музеем у них сохранится в воспоминаниях.

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

 

Я говорю, что «Пушкинский.Youth» — это не только направление по работе с молодежью, это еще и некоторый стиль коммуникации, который хорошо подойдет и взрослым, если им не хочется говорить об искусстве слишком серьезно. 

Я привыкла к детской радости. Как правило, взрослые выражают это чувство более сдержанно: им неловко, что они что-то слышали о картине или художнике, но забыли. Они очень мучаются: должны были знать какой-то факт, а не знают. Взгляд строгого экскурсовода, который ты встречаешь, когда в детстве не вовремя зевнул, потом остается с тобой на всю жизнь.

Если у посетителя нет ощущения, что он должен вести себя в музее определенным образом, или если мы с самого начала договариваемся, что он где-нибудь это ощущение оставит и просто будет смотреть по сторонам с наслаждением, — время, проведенное в залах, приносит колоссальное удовольствие.

Хорошим или плохим может быть содержание, а не TikTok. 

Когда я начинала работать в Пушкинском музее, я вела занятия для маленьких детей, пятилеток. В какой-то момент я поняла, что упростить можно все что угодно, и это совсем не значит потерять смысл или интонацию. Процесс упрощения не значит, что нужно тут же все опошлить, «отупить» и сделать примитивным.

Поэтому, мне кажется, не бывает площадки, которая обязывала бы кого-то играть по определенным правилам. Площадка — это всегда формат, а хорошим и плохим может быть только содержание, которое упаковывается сотней разных способов. При этом, конечно, есть вопрос: насколько уместно музею иметь TikTok? Вспоминается, как лет девять назад нас спрашивали, насколько уместно музею иметь Instagram.

Время прошло, оказалось, что Instagram подходит не только для фотографий еды и селфи. Я не знаю, что произойдет с TikTok, но думаю, что сама площадка должна восприниматься безоценочно, насколько это возможно.

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

В начале осени мы набирали новых участников. На собеседование пришла очень стильная TikTok-девочка, с ламинированными волосами и поразительной красоты ногтями! Ей 15, она никогда не была в музее, но увидела ролик в нашем TikTok, который ее заинтересовал. Несмотря на то, что ее визуальный образ не близок мне, я в восторге от него — он очень цельный, стильный, и прямо понятно, что музей будет для нее вдохновляющим местом. Я надеюсь, что ей понравится у нас.

Надо сказать, что ролик, который понравился этой девушке, заинтересовал в равной степени и ученицу из одной хорошей московской школы, так что я восхищаюсь социальным интеллектом наших ребят, ведущих TikTok.

Можно прийти в Пушкинский даже ради рассказа 15-летних про секс в кино.

Ребята как-то предложили: «А давайте мы будем готовить исследования и в Итальянском дворике всем желающим о них рассказывать?» Согласитесь, звучит не очень жизнеспособно. Какие еще исследования, откуда? Но нам нужно было просто взять на себя ответственность за все происходящее и докрутить эту идею до такого результата, который будет рабочим. И так появились наши «Молодежные конференции». 

Вот 15-летние авторы под статуей Давида занимают целый день в Итальянском дворике — и идея, которая многим казалась в высшей степени странной, прекрасно сработала. На конференции стали зависать посторонние взрослые посетители, слушать и задавать вопросы. Современный музей претендует на роль междисциплинарной дискуссионной площадки. В этом смысле молодежные конференции выигрышны для всех, если помочь ребятам быть классными спикерами и показывать нескучные презентации. 

Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»?

Темы конференции каждый год звучат очень по-разному — «Запретный плод», «Точка бифуркации» или, например, «Цена ошибки», которая сопровождалась прекрасным слоганом «Дайте мне совершить мои ошибки самостоятельно». Это дает возможность обсуждать самое разное — от запрета на откровенные сцены в кино до жестокости в искусстве и последствий сноса памятников. Все это, конечно, делает музей пространством для непрофессиональных дискуссий, которым ему иногда нужно быть. 

А это нормально, если в музее об искусстве говорит дилетант? 

Это прекрасно, если в музее об искусстве говорят. Серьезно, не только слушают или вещают, а именно разговаривают. В конце концов, искусство существует для того, чтобы вызывать реакцию зрителя, который совсем не обязательно должен быть профессионалом. Смотреть и говорить о том, что видишь, — безумно интересно и довольно полезно. Помогает тренировать глаз и внимательнее относиться к миру вокруг с его бесконечными картинками — от Instagram до иллюстраций в учебниках. Ведь очень часто то, что нас окружает, в современной визуальной культуре уже где-то было.

У нас, кстати, сейчас новая выставка, и она отчасти про это. Французский куратор Жан-Юбер Мартен собрал удивительный микс странных сближений — от античного искусства до современного, — но предлагает смотреть на него не в хронологическом порядке, как все привыкли, кивая головой в сторону знакомых имен на этикетках. Он не дает зрителям никакой информации, кроме самого предмета. Как ни странно, если оставить посетителя без этикеток и поясняющих текстов, он часто теряется, не зная куда смотреть. Поэтому мы с ребятами (и волонтерами Пушкинского) решили наполнить музей разговорами о том, как смотреть произведения искусства, когда твой главный инструмент — глаза, а не чужое мнение. Само собой, подростки отлично включаются в эту игру и готовы научить ей всех, кому интересно. И вообще приятно, когда в музее есть с кем поговорить и можно не чувствовать, что ты чего-то не знаешь, потому что вы вместе исследуете то, что видите рядом. Получается, что каждый #CамСебеМартен, куратор выставки. С конца ноября постараемся, чтобы каждый день в музее легко находился такой собеседник. Мы даже отдельный инстаграм завели этой выставке— подписывайтесь и начинайте играть с нами.

Фотографии: инстаграм Пушкинский.Youth

The post Можно ли говорить о классическом искусстве, используя слова «краш» и «кэнселлинг»? first appeared on Люмос.


Свидетельство о регистрации ПИ № ТУ 50 - 03081 от 04.08.2023  © 2019 — 2023